Форум

3

Были и еще встречи. Как-то летним солнечным днем они стояли на набережной у моста, уже вволю нагулявшись и наговорившись. Он опять пьянел от запаха ее духов и ее волос, от нежности руки, которую держал, пропуская свои пальцы меж ее пальцев и бережно их перебирая. В глазах дрожали, искрили, разбегались солнечные блики на зеленоватой рябящей воде, по ней скользил голубой катер с белой рубкой; с реки тянул легкими порывами ветерок, обдавая лица сыроватой свежестью. Анна говорила о новой компании, куда собиралась устраиваться ( с прежней работы, менеджера по продажам оптового рынка, ушла).
- Сначала мне сказали, сразу дадут полный оклад, а вчера прихожу, говорят: первые три месяца будем платить половину, а потом, если зарекомендуете себя...
- Неправильно! - сказал он с нажимом, поворачиваясь, непроизвольно приближаясь лицом к ее лицу и чувствуя, как снова хмельно плывет голова. - Кхм... У меня... знакомый есть... - Он говорил, глядя на ее очки, за которыми из-за солнечных отсветов сейчас почти не было видно глаз. Красиво переливались на солнце короткие завитки ее смоляных, свежеподкрашенных0 волос. - Он в госинспекции работает... так вот... говорил мне... что... даже если испытательный срок назначают, не имеют права платить меньше!
- Да уж теперь найдешь правду! - махнула она рукой, свободной, не той, которую он держал, а на запястье которой висела черная, сверкающая лаком сумочка. - С моим текстильным институтом куда теперь пойдешь, если вся текстильная промышленность в городе уничтожена? Хорошо еще, что я экономист: там-то как раз экономист нужен...
- Правоохранительные бы органы на них натравить!
- Бесполезно, я думаю... О, вспомнила! Как сказал про органы, так и... Я ведь фото захватила! Вот, смотри! - Она высвободила свою руку из его рук, открыла сумочку, достала фотографию и дала ему.
На фотографии была она сама, ее дочь, уже почти взрослая девушка; ее сын, подстриженный "под чубчик" маленький мальчик в матроске, которого она держала за руку, и... он, ее муж, среднего роста смурной коренастый человек в милицейской форме и фуражке.
Константин сразу узнал его.
...В тот день, четыре года назад, шла акция протеста. Санкционированная, законная. Те, кто работал на их заводе, простоявшем уже месяцев восемь подряд, вышли на улицу и очень длинной, казалось, нескончаемой колонной двинулись к центру города. Был такой же летний солнечный день. Шествие должно было закончиться у здания областной администрации, где предполагалось встретиться с губернатором и вручить ему письмо с требованиями и предложениями.Константина выбрали в протестный комитет, он и должен был с двоими начальниками участков из других цехов передать письмо. Когда пришли к новому, недавно выстроенному из белого камня зданию администрации, и рабочие начали заполнять площадь, они втроем направились к крыльцу, чтобы пройти к губернатору. Но крыльцо было окружено сверкающими на солнце трубчатыми металлическими ограждениями, выстроенными по дуге, от стены до стены. За ограждениями, на ступеньках крыльца плотным строем стояли в ряд десятка полтора автоматчиков, в камуфле, касках и бронежилетах. Зловеще поблескивали их поднятые вверх стволы. Подле них, заложив руки за спину, прохаживался подполковник милиции. Вот этот самый, муж Анны.
- Товарищ подполковник, - сказал ему Константин. - Мы уполномочены встретиться с губернатором и передать ему это письмо. Пропустите нас, пожалуйста.
Подполковник остановился близко от Константина по другую от ограждений сторону и, вскинув на него из-под козырька фуражки с красным околышем колючий взгляд небольших, зло прищуренных глаз, негромко сказал:
- Во-первых, товарищ тебе - васюганский волк. Во-вторых! - повысил он голос, вскидывая руку и тем самым предупреждая возражения. - Никто никого никуда пускать не будет. Все. Свободны.
- Пущать не велено, что ли? - насмешливо сказал один из начальников участка из-за спины Константина.
Константин сделал ему предостерегающий жест рукой и сказал:
- Вы не правы, господин подполковник. Мы не бунтари и не разбойники. Действуем в полном соответствии с законодательством. Можем показать официальное разрешение на проведение акции...
- Ничего мне показывать не надо, - тягуче заговорил подполковник, вновь начиная прохаживаться с заложенными за спину руками, хмуро и зло поглядывая на стоявших за ограждениями людей. - Пока-азывать они вздумали... Показывайте бабам... Мне нечего...
Дальше он говорил отрывисто, бессвязно, меж его слов то и дело проскакивали слова бранные, произносимые нарочно невнятно, смято, и тем не менее, они угадывались, даже и прислушиваться не надо было. Невозможно было пробить его никакими уговорами. Когда стали угрожать пожаловаться начальству, он заговорил громче:
- Можете жаловаться! Куда хотите... оп... Я - подполковник Кубин... гля.. Жалуйтесь!
Площадь уже была заполнена людьми. За полчаса времени, отведенного на пикет, надо было успеть передать губернатору письмо. Недовольный гул нарастал, на подполковника орали, костерили почем зря, а он продолжал прохаживаться и тянуть свою волынку. Но когда из толпы в него прилетела пустая пачка от сигарет, он мгновенно выпрямился, уставился в ту сторону, лицо его перекосила какая-то нечеловеческая ярость. Он повернулся налево, поднял руку, гаркнул что-то нечленораздельное, и тут же из стоявших сбоку от здания бардовых автобусов с непроницаемыми стеклами стали выскакивать "омоновцы", тоже в бронежилетах и касках, но еще и с резиновыми дубинами и дырчатыми железными щитами. Очень быстро они выстроились в ряд, образовав панцирь на всю ширину здания.
Подполковник стоял теперь за этим панцирем. Он взглянул из-за него на людей, усмехнулся с видом победителя, но и в усмешке его было что-то злое, колючее.
Передать письмо губернатору все-таки удалось: кто-то дозвонился внутрь здания, из него вышел чиновного вида человек, взял письмо и унес. Никакого толку от этого, конечно, не было. Вскоре все и забылось.
Но этого подполковника, бронзоволицего, насупленного, Константин запомнил хорошо. Он ему напоминал какого-то хищного зверька.
- Как его фамилия? - спросил он, глядя на глянцево отблескивающую на солнце фотографию.
- Кубин.
- Стало быть, ты Кубина?
- Нет, я Антипова. У меня девичья фамилия, после развода я ее вернула и больше не меняла.
- А где он у нас в городе работал?
- В администрации, охраной руководил. Были у него конфликты, его хотели смещать... Он всегда очень грубо себя вел...
- Как же так получилось, что ты... с ним...
- Да вот так, - улыбнулась она, и в этой улыбке, как и в голосе, сквозила горечь. - Жил по соседству. Заприметил. Я уж два года как разошлась. А тут от него жена сбежала. Ну он и взялся за мной ухаживать. Все изливался поначалу, жаловался. Он тогда даже добрым мне казался. Хотя и тогда ничего у меня к нему не было. Но одной, с дочкой... Тяжело было. Надеялась - стерпится... Ладно, что теперь...
Больше о нем , кажется, не говорили до самой последней встречи, хотя его присутствие в жизни, в их жизни, его незримое пребывание между ними ощущалось постоянно, по крайней мере ощущал его он, Константин, все более погружавшийся в эти совершенно новые для него чувства, не имевшие ничего общего с той давней влюбленностью в свою жену, ибо чувства эти были скорей тяжелыми, чем радостными, скорей морально затратными и даже изнурительными, чем одухотворяющими и возвышающими. И все-таки они были дороги для него, он ни за что не согласился бы с ними расстаться, как бы ни был горек их привкус. Его тянуло к ней, хотелось видеть ее каждый день, но видеть приходилось не часто из-за вновь навалившейся работы: директор фирмы поручил ему обеспечить участие в конкурсе на поставку сварочного оборудования строящемуся крупному железобетонному заводу. "Выиграешь этот тендер - десять процентов от прибыли с операции твои!" - сказал он.Константин не думал о доходе, думал лишь о том, чтобы не ударить лицом в грязь, и работал каждый день допоздна, мотался по городу и в командировки в другие города, многими часами просиживал за компьютером, выискивая необходимые сведения в Интернете. Но время для встреч с Анной все-таки находил. Теперь у него всегда было надежное оправдание на случай, если жена спрашивала: "Где был?" Константин спокойно отвечал: "Работа. Я же теперь в рынке." Она равнодушно кивала и больше ни о чем не спрашивала. Он не мог понять, довольна она или нет тем, что он теперь зарабатывает не меньше ее ( на самом деле зарабатывал больше, просто ей отдавал ровно столько, сколько зарабатывала она, остальное брал на свои расходы).
Он сводил Анну на выставку живописи, на концерт органной музыки. Потом предложил съездить на рыбалку.
- А ты увлекаешься? - удивленно спросила она.
- Ну не так, чтобы очень, но люблю.
Договорились, что он будет ждать ее на велосипеде на конечной остановке, почти уже за городом, откуда они поедут на Иртыш. "Посажу тебя на багажник, - сказал он, - и двинем."
Он ждал ее долго; стоял поодаль от остановки, прислонив велосипед к березе.Перед ним расстилалась асфальтовая площадка, на которой, высадив пассажиров, разворачивались редкие автобусы и маршрутки и подъезжали к старенькому зеленому остановочному павильончику. За ним над бетонным забором высились панельные дома военного поселка, а за спиной Константина шла под уклон пыльная дорога, терявшаяся среди березовых околков. Он с нетерпением ждал очередную маршрутку, а когда она подъезжала, пристально смотрел на выходивших из нее людей. Но Анны все не было и не было. Он уже думал: не придет. Пожалел, что не взял свой сотовый телефон. И вдруг услышал сзади:
- Эй, Солнце!
Обернулся и увидел ее. Она стояла, положив руки на руль велосипеда. На ней была красная спортивная куртка, красная с какой-то черной надписью кепка-волан, синие с красными лампасами спортивные брюки. За спиной - рюкзак. К раме велосипеда был привязан спиннинг.
- Заплутала немножко, - говорила она, смеясь. - Ну что, веди, куда собрался!
Они проехали по лесным дорогам и, выехав на асфальтовую, помчались по ней наперегонки мимо дач, пересекли Южный тракт и помчались мимо огромных полей, засаженных капустой, картошкой, огурцами и помидорами; там под паутиной широко раскинутых крыльев поливочного трактора клубилась, радужно переливаясь на солнце, водяная пыль. Они летели вниз по крутому асфальтовому спуску к селу, проносились по улочкам среди его домиков и, наконец, съезжали с яра к широкой протоке с ивами на берегу.
Она налаживала спиннинг, а он, разматывая удочки, говорил:
- Здесь не берет на блесну.
- Смотря у кого, - отвечала она, уходя по прибрежной тропе в густой осоке выше по течению. Там умело и сильно бросала блесну, крутила катушку, то быстрей, то медленней, и где-то на пятом забросе крикнула:
- Ну вот, а ты говорил! Я же знаю, у них сейчас жор!
Вываживая крупную щуку, кричала со смехом:
- Борись, родная, напоследок!
Принесла жемчужную, мокро сверкающую рыбину к кострищу среди ив, бросила на траву, весело сказала:
- Помогай! Дров собери!
Пока он таскал сушняк, она достала из рюкзака котелок, топорик, вырубила из ивовых ветвей стойки, перекладину, набрала в котелок воды, приладила его над кострищем и быстро почистила и разрезала щуку.
- У тебя дергает, - кивнула в сторону удочек.
Он спустился к ним и вытащил чебачка. Сняв с крючка, бросил ей:
- Для комплекта... Где научилась-то?
- Да первый, пока человеком был, занимался. Хорошо умел, брал меня с собой, я и пристрастилась. На Чукотке это единственная отдушина была. Только скучно одной, да и сезон там короткий... Ай, лучше не вспоминать!
Запахло дымом костра, в котелке забулькало. Когда уха была готова и разлита по мискам, она достала из рюкзака двухсотграммовую бутылочку коньяка и пластмассовые стаканчики.
- Ну что, Солнце, мы с тобой еще не причащались. За знакомство, что ли?
Потом сидели по разные стороны от костра, то и дело подбрасывая в него сухие ветки. Задумчиво глядя на огонь, она говорила:
- Каждый выбирает по себе - женщину, религию, дорогу... Как сказано! А выбор не наш, выбор - над нами. И никуда от него не денешься!
Он смотрел на нее сквозь сизый дымок костра; от ее коньяка было какое-то особенно приятное опьянение. Он думал, как бы сказать главное, да поосторожней, потактичней, так, чтобы она поняла сразу, чтоб ненароком не зацепить ее, как в эсэмэсочную пору, когда от нее прилетело у тебя в семье как, Солнце, пусть я дрянь, жить с ним придется, но в разведку не пойду!
- Знаешь, что... - произнес он, наконец.
- А ты? - перебила она. - Ты знаешь, что? - И засмеялась. - Знаешь, что у меня за надпись на волане? Я специально такой заказала. На нем по-английски написано - "Солнце".
- Зачем же по-английски? Почему не по-русски?
- Чтоб никто не догадался и чтоб не спрашивали.
- А-а... Ну я, может, сделаю себе трафарет на майку по-французски - "Ночка"... - Он тут же посерьезнел и сказал: - Послушай, я...
- Не надо, - опять перебила она, глядя на костер и поправляя головешки тальниковой веточкой. - Я догадываюсь, что ты хочешь сказать, но... не надо сейчас... Мне очень давно не было так хорошо. Не надо отягощать... Да и лимит времени подходит к концу: мне ведь опять сегодня в больницу. Еще чуток посидим и поедем...
Сказать ей это главное он смог только в самую последнюю встречу, уже в начале октября, в тот день, когда ему вдруг прилетела эсэмэска: "Думала, еще неделя, а он приезжает завтра. И сегодня у нас последняя возможность встретиться." Он тут же позвонил ей, они договорились, что она будет ждать его на ближайшей остановке от ее дома, попросил у директора фирмы машину ( тот с большим скрипом отпустил его на полтора часа: был очень важный момент электронных переговоров одновременно с четырьмя заводами, в том числе и с двумя зарубежными ) и, продравшись через городские пробки, потратив на них большую часть отпущенного ему времени, крикнул, открыв дверцу:
- Анна Васильевна! Сюда!
К нему повернулись сразу несколько человек из стоявших на остановке.Повернулась и она. Увидев его в машине, застыла от неожиданности, но тут же заулыбалась. Подбежав, легко впрыгнула на переднее сиденье, сжала ему руку, ткнулась носом в плечо. И вновь ему в голову ударил опьяняющий аромат ее волос, духов. В груди дрогнуло одновременно и сладко, и горько. Он поспешно и сбивчиво объяснил, что времени у него совершенно нет, и повел машину к стоящему неподалеку скверу. Там хорошо пахло пожухлой травой и дымком от костров, в которых сжигали опавшую листву. Стоял теплый солнечный денек бабьего лета. Константин оставил машину на парковке, они вошли в сквер и сели на скамейку. Тогда-то и сказал он ей то главное, что не дала она ему сказать на рыбалке.
- У меня, возможно, в ближайшее время будут кой-какие перемены... Ну и, может быть... появятся хорошие перспективы... - Он говорил, не без труда подбирая слова. - С жильем... со всем... Понимаешь?.. В-общем, если все получится, ты... Ты пойдешь ко мне?.. С дочерью, с сыном... Так, чтоб совсем... Ну, то есть... замуж...
Она сидела, наклонясь вперед, низко опустив голову, слушала его очень серьезно. Когда он замолчал, долго не отвечала, думала. Потом заговорила:
- Ты как-то обмолвился про свою жену, что она, дескать, глупа. Не кори ее за это. Я где-то читала: в глупости женщины высшее блаженство мужчины. А она у тебя, я думаю, не так уж и глупа. Живет рассудком, сумела добиться того, что вы не бедствуете. У меня бы, наверное, так не получилось. Ты не обижай ее, пожалуйста.
Он молча кивнул и спросил, мягко беря ее за плечи, поворачивая к себе лицом и заглядывая в глаза:
- Ну так как же?
Она высвободилась и встала:
- Что-то мне тревожно за тебя. Начальство ждет, ты опаздываешь. А потерять работу сейчас - раз плюнуть. Пора прощаться. Я пойду домой через сквер, а ты садись и езжай. А то будут тебе перемены...
Она сделала от него два шага, остановилась, повернулась и с горькой усмешкой сказала:
- Я бы пошла, конечно... Но... Он не отдаст мне сына. Он предупреждал.
- У него что, есть такое право?
- У него есть юридическое обеспечение... Связи...
- Ага... Как у Каренина... Но может, все-таки...
- Нет, нет, не получится... Ну все, - улыбнулась она ободряюще. - Спасибо тебе, Солнце... И - счастья!
Она быстро приблизилась к нему, прикоснулась губами к уголку его губ, задержалась так на два-три мгновения, обдавая его лицо жаром, потом отпрянула, вскинула руку в прощальном жесте, повернулась и, хрустя гравием, торопливо пошла прочь по аллее сквера. Когда она поворачивалась, он успел увидеть на ее лице сверкнувшие на солнце слезы.
Как-то так получилось, что в каждую из их встреч светило солнце.

4

Первое время было трудно, его тянуло к ней очень сильно, несколько раз он не выдерживал, звонил на ее сотовый, но слышал только голос автоответчика: "Телефон абонента выключен." На эсэмэски тоже не было ответов. Постепенно он свыкся и перестал звонить. Позвонил только после конкурса, который проходил в большой, заполненной людьми институтской аудитории. Чем-то это напоминало защиту дипломных проектов. Претенденты на поставку сварочного оборудования новому железобетонному заводу выходили к доске, расклеивали на ней рекламные проспекты и с указкой в руке рассказывали о своих комплектах оборудования. Константин потрудился не зря, его подбор сварочных трансформаторов и выпрямителей для ручной дуговой сварки, аппаратов для полуавтоматической сварки, станков и машин для контактной сварки и всего прочего, необходимого заводу по их профилю, плюс станки для рихтовки и резки арматурной проволоки, оказался самым лучшим, и когда их фирма была объявлена победителем, все аплодировали ему стоя, даже самые ярые конкуренты. "Ну спасибо, брат! - обнимал его на радостях директор. - Честно говоря, я думал, не получится! Но все будет так, как я сказал! Сегодня-завтра оформляем сделку, и через два дня твои десять процентов будут у тебя на счету!"
Таким образом через два дня Константин стал обладателем целого состояния.Пусть не очень большого, но все же. Дарье об этом не сказал. Однако половину суммы положил на отдельный счет, чтобы в случае, если им все-таки придется расстаться, сразу отдать ей. Теперь Константин мог купить небольшую квартиру или взять в ипотеку большую. Домой он принес и положил на стол приличную сумму - из своей половины. Взглянув на деньги, жена спросила:
- Откуда столько? - И посмотрела на него недоверчиво. - Ты там ни в какие махинации не вляпался?
"Дура!" - хотел сказать он, но вспомнил просьбу Анны не обижать ее, и сказал с улыбкой:
- Это премия. Честно заработанная.
И хотел приобнять ее, но она, как почти и всегда, оттолкнула его:
- Ладно... Подъезжаешь...
Ничего не менялось в его жизни. В смысле - в личной. На работе-то менялось.После победы в тендере фирма получила несколько очень выгодных заказов. Директор ввел в штат должность коммерческого директора, которой у них не было раньше, и утвердил на ней Константина, повысив ему оклад в полтора раза. Константин удивлялся своей неожиданной везучести и связывал ее со своими молитвами и свечками, которые регулярно ставил в храмах и часовнях.
Он позвонил Анне, но вновь услышал голос автоответчика... "В главном все-таки не повезло!" - сокрушенно думал он и с содроганием представлял, как же она сейчас... с тем, бронзоволицым, похожим на зверька... Он подумал, надо бы найти ее адрес, да как-нибудь выследить, встретиться. Но не спешил, чего-то опасался, точней, многого опасался. Например, если всерьез начать борьбу за нее, придется сразу же столкнуться с тяжелейшими препятствиями, главное из которых - сам подполковник. Ясно, что с ним никакого разговора не получится, как не получилось тогда, у здания администрации. Верное дело, подполковник сразу же полезет в драку. Придется встречать справа и пожестче, чтобы отбить охоту. Но перевести разговор в мирное русло вряд ли удастся, а Константину надо было именно так - мирно, цивилизованно, по-джентльменски. Он думал, как это устроить, и какие-то варианты вроде наклевывались, но все-таки пока толком не знал, как. Время шло, он все думал, думал, присматривал через риэлторскую компанию квартиру, и даже присмотрел - трехкомнатную, в хорошем месте. А совсем недавно нанял частного детектива, и со дня на день у него должен был появиться адрес Анны. Провел и пробный разговор с женой.
- Слушай, - сказал, когда они были вдвоем на кухне. - А если я, к примеру, уйду?
- Чего? - обернулась она от плиты.
- Я говорю, если я от тебя уйду, как ты на это посмотришь?
Она, вскинув голову и уперев руки в бока, резко ответила:
- Ой, ну надо же, как он меня напугал! Нашел, чем достать! Иди! Давно пора! Я только рада буду!
Но как ни зло блестели ее глаза, ему стало понятно: рада она, пожалуй, не будет. Хотя и удерживать, конечно, не станет.
Этот разговор был позавчера. А вчера она ему сказала, уже не зло, а лишь хмуро:
- Ты вот что... Вместо того, чтобы плести всякую ерундень, хоть раз помоги мне. Надо одёжку новую купить на лето, мне, Машке, да и тебе тоже. Завтра воскресенье, давай-ка в "Торговый город" съездим... - При этом она настороженно поглядывала на него исподлобья, словно ожидая и опасаясь чего-то недоброго для себя.
И вот он идет с ней по торговым рядам, уже нагруженный пластиковыми пакетами с одеждой. Вокруг бушует весна. Примерно год прошел с тех первых эсэмэсок, которыми они обменивались с Анной. И полгода с той последней их встречи.
Телефон его снова оживает. Он уже снял его с "бесшумного", и в кармане раздается короткая трель. Он знает, что это опять она. Перед глазами стоит первая эсэмэска, всего из двух слов: "Привет, Солнце!"
Он отстает от жены, берет пакеты в одну руку, другой достает телефон и на ходу читает:
"Ну что же ты, Солнце?! Почему не отвечаешь? Я так соскучилась, мне так много надо тебе сказать! У меня большие перемены, наверное, важные и для тебя... Отзовись!"
Он отзовется, чуть позже. Вот сейчас они выйдут с рынка, подойдут к остановке, он положит на асфальт пакеты и отзовется. Что же он ей ответит? Пока не придумал, хотя уже что-то мелькает... Ага, может, вот это: "Жизнь подарит нам новые свежесть и свет, впереди будет все по-другому!"

__________________