Форум

«ТЁМНАЯ» - 2009

1) * * *

Ты в сердце живешь
Моем!
Болишь иногда там
Сильно.
Нам тесно бывает
Вдвоем,
Слова потому так
Обидны...

Я в сердце живу
Твоем!
И счастлив лишь там
Я буду.
Бывает, что тесно
Вдвоем,
Но стоит ли гнать
Оттуда?

2) ***

Уходят тревоги моей бесконечной зимы.
Приходит короткого лета кристальный покой.
О нежной дружбе договорились мы,
А мне бы просто забыть, кто ты такой.

Лепестками майских яблонь моя привязанность
Облетит, предоставив место целебным травам.
И мы поймем, насколько мы все же разные:
Небеса, нас не связавшие, были правы.

Золотящимся в свете июньских лучей котом
Ты уйдешь на недолгие поиски новых бед.
И осознаю я только потом,
Что жизнь невозможна, когда тебя в сердце нет.

3) * * *

Я сегодня, чтоб дом приукрасить,
Занялась пересадкой цветов.
Суккуленты, гортензия, кактусы –
И пейзаж подоконный готов.

Поливать, даже воду отстаивать,
Буду землю рыхлить, и, дай бог,
Чтоб в горшке, что свободным оставила,
Проросла молодая любовь.

4) ЭРА МАТРИАРХАТА

Одиноко до боли, до галлюцинаций.
Вот опять по квартире брожу я, как призрак.
Злая гордость мешает мне в этом признаться.
Злая гордость стервозна, сильна и капризна.

Я б хотела быть слабой, дойти до предела
И в отчаянии спутаться с первым же встречным.
Мне до высшей морали давно уж нет дела.
О любви на всю жизнь не идет даже речи.

Мне всего-то и нужно: любить, восхищаться,
Знать, что нам по пути. Нужен равный мне спутник.
Ведь гордиться мужчиной огромное счастье.
Быть достойным любви – это тоже поступок.

Одиноко. До боли. До слез и истерик.
До навязчивых мыслей, что я недостойна.
Но мне слабой не быть, и приходится верить,
И истерики прятать за взглядом спокойным.

Говорят, не глупа и не злая, по сути,
Молода, не уродлива, в меру богата,
Добровольно одна – это тоже поступок –
Я, живущая в эру матриархата.

5) * * *

Не сказать тебе слов изученных,
И неведомых не сказать –
Все мое для тебя озвучено,
Вновь не хочется повторять.

Потому лишь молчу не гордо я,
Не пускаясь в расход, в речь,
Что, своей дорожа свободою,
Этим можешь ты пренебречь.

Мне молчанье твое тягостно,
Тяжелее любых нош…
Ты делилась со мной радостью…
И тревогою отревожь…

6) Песня Богородицы, как молитва, звучащая в душе…

Милая моя Богородица!
Матерь моя.
Ты моя любовь, мое сердце
Жизнь моя.
Как песня Твоя звучит во мне
Песня Душевной Теплоты.
Она звучит и в Тебе
И Песня Твоей Любви.
Ты моя матушка родная,
Любимая мечта,
Ты мое сердце, да.
И мое утешение,
Моей души прикосновение.
Ты – моя любовь.
И в час беды
На помощь приходишь ты.
И вновь и вновь.
Ты моя Матерь Божья,
Я тебя обниму,
Матушка моя Родная
Я тебя целую.

В облаках увижу я твой лик,
Что-то волнует меня – мой душевный крик.
Я помню, ты сказала:
“Помни, мы всегда с тобой.
Послушай голос мой.
Ты не печалься в трудные минуты
Вспомни о Доброте;
Вспомни жизни сладкие минуты.
Я рукой своей прикоснусь к тебе.
Я буду наблюдать,
Смотреть за тобой.
Помни, мы любим тебя
Мы тебя никогда не забудем,
И в душе у тебя
Любви желания пробудем.
Только помни о нас…”

7) ГОРОД НА ОМИ

Город Солнца, Город Света,
Счастья и... печальных дней,
Я Люблю Тебя за это...
С каждым годом всё сильней...

Гляну на твои просторы,
На изгибы Иртыша,
И уйдут в былое ссоры –
Там тревогой я дышал.

Твои грёзы, твои грозы –
Вдохновлённая пора –
Эти стройные берёзы,
Эти смелые ветра.

Ты для Нас и Пристань в Мире,
Её светоч, её Лоск,
Великан среди Сибири
Город Жизни, Город Омск.

8) ПОДАРИ МИРУ ДОБРО

Подари миру Добро,
И тебе услышится, оно
Прекрасней всего на свете.
На рассвете не буди,
Не надо торопиться,
Пламенем Добра ты гори,
Успей этим насладиться.
На душе песня пляски,
В руках энергия.
Аж хочется на Аляске
Написать свою элегию.
Человек – ты будь уверен
В правдивости Доброты,
Не знай тяжести и ныне
Знай смелость любви.
Подари миру Добро,
Людям радость принеси,
И тогда откликнется оно,
И нежный ветерок любви.

9) ДЕТИ В ГОРОДСКИХ КИНОТЕАТРАХ

Дети в городских кинотеатрах, с бадьями поп-корна и солнцами в рукавах
громко хохочут и хором расширяют свои чёрносмородинные зрачки,
болтают ногами как будто бы в тёплой воде,
когда видят огромную белку в чёртовом колесе,
бегущую под игривую музыку, которая льётся прямо из потолка.
Этот заливистый смех в сверкающей темноте
и странно светящиеся маленькие рукава
очень напоминают мне…

Вот сидят. И я с ними. И так гулко, словно в брюхе кита,
и кажется там, за алеющей надписью «exit»
нет ни мамы, ни папы, ни улицы, ни городов,
ни больного охранника с рыжей тающей бородой.
Дети в кинотеатрах, словно ангелы, забывшие как надо летать.
Швыркают носом, визжат – да, почти не умеют себя вести,
но когда-нибудь они вырастут и тоже будут снимать
своё кино, и лучше не думать, каким оно может быть.

Их длинные реснички, майки с бэтмэнами и капюшонами, апокалиптичный смех,
их маячащие тельца, в которых словно улитка, шевелится уходящий день,
и эффект 25-го кадра, поселившийся в каждом втором,
а на заднем ряду тянет пепси юный насмешливый бог,
и чудные добрые звери поют изнутри…

10) ФЕНИКС

На обрывки нервные, неровные кусочки
Я, рыдая, разрываю нежно наши снимки.
И мешаю их с осколками часов песочных,
И мосты, не разведя, сжигаю по-старинке.

И шагаю по золе, как можно осторожней,
Но совсем не для того, чтоб не обжечься, часом.
А чтоб каждым миллиметром обнаженной кожи,
Вспыхнув с треском, до самой себя вдруг достучаться.

А раньше от любви горела,
Сама же выпускала стрелы,
Жила и знала все ответы.
Теперь остался только пепел.

И я горю сейчас от боли,
И все могу себе позволить.
Я в племени купаюсь алом.
Я – Феникс. Я сама не знала.

Что-то выгорело, вымерло во мне, живучей.
Не хотела по кусочкам – рубанула сразу.
По-другому невозможно. Пожалей, не мучай.
Постарайся быть счастливым, ведь беда заразна.

Я пять лет ждала, надеясь, все само решится.
Не решилось, не сложилось. Не судьба. Не с нами.
Я люблю тебя. Ты дружишь. Мне от слез не спится.
Хватит. Сердце поджигаю и вдыхаю пламя.

А раньше от любви горела,
Сама же выпускала стрелы,
Жила и знала все ответы.
Теперь остался только пепел.

И я горю сейчас от боли,
И все могу себе позволить.
Я в племени купаюсь алом.
Я – Феникс. Я сама не знала.

11) ***

Цветы намокли от зари
Упавшей за ночь на траву
Давай с тобою говорить
А то слова за нас сорвут

Утрами пахнет тишиной
Иное расцветёт потом
Как ты укутанная мной
Сгоревшим от зари листом

12) ***
С.О.

Я научу тебя стрелять
Из горизонтов наповал
Пока не кружится земля
Не будет зеленеть трава

Я научу тебя войне
Со мной, а может без меня
Пока мы шепчем в тишине
Не накричать в крови огня

Я научу тебя любить
Себя, но только очень-очень!
В дыму непроигранных битв
Мы победим поодиночке.

Но на двоих одни поля,
Тетрадь, затянутая илом…
Я научу тебя стрелять,
Чтоб ты меня не научила

13) ***
Посвящается К.

Нога отломана
А раньше кукла бегала по берегам
Страны огромной
Нога на гравии
А выше солнечные зрачки
В зеркалах играют
Увеличительных
Взирая на ошибки учителя
Что чистит зубы о камень точильный
Ты взрослая теперь ты слушаешь часто
По радио о противозачаточных
И радуешься что не тебе
Как раньше слушала не понимая
Кораблики шлёпают по воде
А может быть
Кто-то домой вернулся в калошах
Похоже
Что кто-то хороший
Но я его не встречала
Скука кисельную пенку
Сорвать потому что ему не стоять на пороге
А кукла безногая
У сестры-инвалида за стенкой
Застёгнуто платье, но не побежать по ступенькам
А раньше могла
И бегала
И любила

14) * * *
Какое хорошее солнце!
Большое и сильное солнце.
Пушистое рыжее солнце –
Мое!
М. Безденежных

Это солнце совсем не мое,
Все же так по-родному греет,
Тянет ближе, и… гордость сдает,
Как бумага, в руках твоих тлею.

Как Земля по орбите кружит,
Ближе, выше! Забывая про жизнь,
В ритме бешеном, изо всех сил.
И не страшно сорваться с оси.

15) * * *

Забавляюсь тут, как могу:
выдумываю себе новых героев и счастливые сны,
накручиваю на указательный палец понедельники –
те, в которые всё ещё помню тебя,
тебя, заполняющего каждый из дней,
горького, как полынь,
с сердцебиеньем птицелова и криками в голове.
В большинстве же занимаюсь тем, что гипнотизирую дверь,
думая, что ты всё ещё можешь за ней стоять.
Но всё, замкнутое извне, замкнуто и во мне –
последствие чрезмерной привязанности к стенам, плоскостям, вещам,
к гудению лампочки там, в потолке,
полном чудовищ с простыми мыслями и луной в животе.
А ты – будь храбрым и меня прости,
наберись сил, чтобы выкорчевать по берегам эти пни –
так будет проще забыть зарубки на них:
ещё одни доказательства реальности наших встреч -
немых прогулок в вакууме зимы
и тесных объятий, слишком тесных, чтобы они могли дальше быть,
чтоб смочь мне совсем разучиться ходить и вот так сидеть
в доме, где шуршат коричневые обои и старые календари,
а в утреннем кофе плавают маленькие мучные жуки.
дом, в котором точно незачем говорить
и развешивать фотографии – остатки прошлых связей и суеты.
возможно, это и называется «жить»,
ощущать себя этой самой сложной формой белка,
и нельзя ведь проверить, как повернуть нельзя
вспять
эту самую долгую, опоясывающую изнутри
реку нашей любви…

16) * * *

Тишина… Тишина по квартире.
Звуки спрятались в ящик ночной;
Мелкий быт до Вселенной расширен
Непрерывной, чужой тишиной.

За окном, на кленовой аллее,
Ни движенья, ни слова, ни грёз
Не возникнет… Чернеют, чернеют
Все материи, скопом и врозь.

Я не смею вдохнуть – надышаться…
Я не смею рукой шевельнуть…
То, что выразить можно и вкратце,
Онемело, беспульсьем кольнув.

Нет ни чуши, ни мертвенных логик,
Ни наук, ни невежества нет…
Всё, чем жили мы, стало убогим
В этой стиснувшей жизнь тишине.

Состояние комы бездонной
Топит время, минут острова…
Словно взрыв, в немоте заоконной
Прозвучала по слуху листва.

17) 33

Этот возраст настраивает на размышления.
Но в душе не гармония – психоделик…
У Ремарка ищи потерянное поколение…
Мы не математики, но кровать разделим.

Будут стылая ночь и Луна в остатке,
Словно белая (в профиль) на ветке ворона.
Вся надежда на двери-замки, на ставни:
Оборона от граждан – гражданская оборона.

Снова завтрашний день нас возьмет на мушку.
…И плевать, что на улице крутит вьюга –
Динозавры вымерли потому, что
Сожрали друг друга.

18) РОССИЯ
Вся в одуванчиках,
как в веснушках.
В смешных косичках –
дороги лентами.
Здесь
очень легко
убивают
Пушкиных
И Лермонтовых.

Здесь вера и бунт,
хоровод – самосуд.
Здесь звезды считают,
но чаще –
патроны.
Здесь счастливы,
но настороженно ждут,
Когда
будет клич
занимать оборону.

И мы здесь,
конечно же,
третий Рим.
Пока ж только пьем
и родства не помним,
Не в меру
плачем
и говорим.
И всуе Господа беспокоим…

19) ***

Самозваный Христос, завернувший себя в простыню,
В каждом из окруживших тебя в глубине дремлет Бог, но
Не читай им нагорную проповедь трижды на дню
И святую святых не ищи в замороженных окнах,

Не проси подождать повторения старых чудес,
Не смотри в никуда, отправляясь за порцией чая.
Ты не веришь в спасение даже сегодня и здесь,
Разговоры в молитвы и воду в вино превращая.

Не рассказывай всем, что приходит иная пора,
Не входи в Иордан, даже если тебя попросили!

Только днём на обходе молоденькая медсестра
Зарыдает, упав на колени пред новым Мессией.

20) ***

Опять издалека иду на "Вы".
Один из нас в разлуке жить не может.
Всё та же грусть - одна для нас двоих,
И, может быть, уже не надо больше

И тише - ведь зачем-то так близка
Та сторона, откуда дует ветер...
Один из нас всегда письмо писал,
Хотя не думал, что ему ответят,

Писал, а расстоянья шли за ним,
Его слова переводя на шёпот.
Один из нас придумал псевдоним,
Хоть это слово и не подошло бы

К стихам, к судьбе и к выраженью глаз
(Я - просто князь, а ты - Царевна-Лебедь)...
Один из нас, опять один из нас,
С высоких слов переходя на лепет

О важных и торжественных вещах,
Которым счёта нет, и смысла - тоже,
Один из нас предпочитал молчать,
Хоть был уверен, что молчать не сможет.

Слова на ветер - как упрёк судьбе.
Ты не ругай за слишком нервный почерк...
А кроме писем я пришлю тебе
Всё ту же грусть - по лебединой почте.

21) ЭКВАТОР

Там гулко плачет африканка
С расставленными в ночь сосками,
Там бородатый иностранец
Сжимает белую волну,
Там пахнет золотом и чаем,
Туземцы на пески китами
Лежат и дышат непонятно
И держат море в животах.
Там канут в лету части света
Однажды с чёрными кострами,
Там дети падают на кости
И бултыхаются в грязи.
И мы там – ничего, мы гости.
Поводыри под небом звёздным
Слепые тайны раскрывают
И водят льва на поводке.
Там красный рабуш прян и крепок.
Татуированное тело:
В нём сны полны горячей пыли,
В нём счастье гаснет изнутри.
И гулко плачет африканка,
И невозможно ей не верить,
И выжигает злое солнце
На лицах вытянутых, крепких
Больные, белые, тугие
Живые письмена зари…

22) * * *

Как трудно быть бабочкою в человеческом теле,
Чтоб чувства твои не в пространство - вовнутрь летели,
слепыми сухими крыльями падать и падать
на дно осеннего, бурого, мглистого сада
где-то в конце души; и в решёточках света
пытаться помнить всегда обетованное лето
в изгибе цветка, но лишь нарисованном кем-то
таким же родным и тёплым как воздух летом...
Как горько быть бабочкою, не знающей поля,
а лишь тяжесть тела, тоску человеческой крови
и в пульсе тугом, четырёхкамерной клети,
крылья сложив, только помнить о небе, о лете
и не понимать ну зачем, зачем столько тела,
которое никогда никуда не летело
и мир не вдыхало таким разноцветным, огромным,
и в смерти его лишь одна перспектива - гроба,
а не золотая и тихая луга перина
и вечный полёт над лугом - и выше - над миром.